Введенский установил особый вид иронии в русской лирике, не похожий ни на Козьму Пруткова, ни на Николая Олейникова. Эта ирония рождается отчасти из резких тональных изменений. Например, в «Седьмом стихотворении» Введенский пишет:
побеги идёт в вокзал
в безоглядную тюрьму
где качается лоза
где создания умрут.
Отсутствие знаков препинания и заглавных букв подчёркивает резкий контраст двух голосов: повелительного «побеги» и довольно пассивного ответа «идёт в вокзал». Следующая строчка снова меняет тон унылым превращением железнодорожной станции (места, ассоциирующегося со свободой передвижения) в тюрьму. Опять в нерациональном развороте эта тюрьма украшена классической виноградной лозой. Оборот повторяется: сентиментальность предыдущей строчки сменяется предчувствием неизбежной смерти. Введенский в одной короткой строфе совмещает движение со смертью; смена строчек пародийна, она противостоит ходу рационального повествования и убивает «поэтическое чувство» со снайперской точностью.
Летов экспериментирует с подобными тональными сдвигами, в которых от смеха до смерти всего один шаг, или одно слово.
Каждый спросонок любит смеяться и петь
И умирать
А мёртвый котёнок он остаётся терпеть
И наблюдать
Такой вид иронии лежит в основе летовского сочинения. Нельзя сказать, что утончённость типична стихам Летова, но ирония в некоторых строчечных сочетаниях у него бывает меланхолична в той же степени, что и у Введенского. Например, когда Летов поёт оптимистичным голосом: «Лето прошло / наконец-то растаял снег». Герой-повествователь этой песни радуется растаявшему снегу — признаку весны; но поскольку это происходит в конце лета, то нечему и радоваться.
«Среди заражённого логикой мира: Егор Летов и Александр Введенский»
